11/22/63 - Страница 6

К оглавлению

6

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Рентген, подумал я. Неужели до сих пор используют рентген, чтобы диагностировать рак?

— Какое-то время я там поболтался, но в итоге мне пришлось вернуться.

— Откуда? Из Льюистона? Из Центральной больницы штата Мэн?

— Из моего отпуска. — Он пристально смотрел на меня. — Только это был не отпуск.

— Эл, я ничего не понимаю. Вчера ты был здесь и прекрасно себя чувствовал.

— Внимательно присмотрись к моему липу. Начни с волос и продвигайся вниз. Постарайся не замечать воздействия рака — он сильно меняет внешность человека, в этом сомнений нет, — а потом скажи, тот ли я человек, которого ты видел вчера.

— Что ж, ты, очевидно, смыл краску…

— Никогда ею не пользовался. Не буду обращать твое внимание на зубы, которые потерял, пока находился… далеко. Я знаю, ты это заметил. Думаешь, это воздействие рентгеновского аппарата? Или стронция-девяносто в молоке? Я никогда не пью молоко, разве что добавляю капельку в последнюю за день чашку кофе.

— Какого стронция?

— Не важно. Попробуй посмотреть на меня, как женщины смотрят на других женщин, когда хотят определить возраст.

Я попытался последовать его совету, и хотя любой суд откажется принять мои наблюдения в качестве доказательств, меня они убедили. От уголков глаз расходились паутинки морщинок, хватало их, маленьких и тонких, и на веках, как у всех тех, кому больше не приходится доставать дисконтную пенсионную карточку, подходя к кассе многозального кинотеатра. Отсутствовавшие вчера бороздки синусоидами пересекали лоб. Еще две морщины, гораздо более глубокие, отходили от уголков рта. Подбородок заострился, кожа на шее обвисла. Острый подбородок и обвисшую кожу я мог отнести к катастрофической потере веса, но эти морщины… и если он не лгал о волосах…

Эл еле заметно улыбался. Мрачновато, но не без юмора. И от его улыбки мне стало совсем тошно.

— Помнишь мой день рождения в начале марта? «Не волнуйся, Эл, — сказал ты, — если эта дурацкая шляпа загорится, когда ты наклонишься над грилем, я схвачу огнетушитель и потушу тебя». Помнишь?

Я помнил.

— Ты сказал, что теперь я могу называть тебя Хайнцем.

— Да. А теперь мне шестьдесят два. Я знаю, из-за рака выгляжу старше, но это… и это… — Он коснулся сначала лба, потом уголка глаза. — Это естественные возрастные татуировки. Знаки доблести, если хочешь.

— Эл… я бы выпил стакан воды.

— Конечно. Шок, правда? — Он сочувственно посмотрел на меня. — Ты думаешь: «Или я сошел с ума, или он, или мы оба». Знаю. Я это уже проходил.

Не без усилия он вылез из кабинки, ухватившись правой рукой за левую подмышку, словно опасался, что развалится. Потом повел меня за стойку. И пока мы шли, я отметил еще один нюанс этой нереальной встречи: за исключением тех случаев, когда мы делили скамью в церкви Святого Кирилла (такое бывало редко; хотя меня и воспитывали в вере, католик я плохой) или встречались на улице, я никогда не видел Эла без его поварского фартука.

Он снял с полки сверкающий стакан и налил мне воды из поблескивающего хромом крана. Я поблагодарил его и повернулся, чтобы вернуться в кабинку, но он похлопал меня по плечу. Лучше бы он этого не делал. Казалось, меня коснулась рука кольриджского древнего морехода, остановившего одного из троих.

— Я хочу, чтобы ты увидел кое-что, прежде чем мы снова сядем. Так будет быстрее. Только «увидел» — слово неправильное. Точнее — испытал. Пей, дружище.

Я выпил полстакана холодной вкусной воды, но при этом не отрывал глаз от Эла. Я словно трусливо ожидал, что на меня сейчас набросятся, как на первую, ничего не подозревающую жертву фильма о маньяках, в названии которого обязательно присутствует цифра. Но Эл просто стоял, опираясь рукой о стойку. Морщинистая кожа, большие костяшки. Определенно не рука человека, которому только под шестьдесят, пусть и больного раком. А еще…

— Это результат воздействия радиации? — спросил я.

— Что?

— Ты загорелый. Я не говорю про темные пятна на тыльной стороне ладоней. Такое бывает или от радиации, или от слишком долгого пребывания на солнце.

— Раз курс лучевой терапии я не проходил, остается солнце. За последние четыре года я провел много времени на солнце.

Насколько я знал, большую часть последних четырех лет Эл жарил бургеры и взбивал молочные коктейли под флуоресцентными лампами, но говорить об этом не стал. Допил воду. Когда ставил стакан на пластиковую стойку, заметил, что моя рука немного трясется.

— Ладно, так что я должен увидеть? Или испытать?

— Иди сюда.

Он повел меня по узкому проходу мимо двустороннего гриля, фритюрниц, раковины, холодильника «Фросткинг», гудящей морозильной камеры высотой по пояс. Остановился перед выключенной посудомоечной машиной и указал на дверь в конце кухни. Низкую дверь. Элу, ростом пять футов и семь дюймов или около того, приходилось наклоняться, чтобы войти в нее. Меня, с моими шестью футами и четырьмя дюймами, некоторые ученики называли Эппинг-Вертолет.

— Вот, — кивнул он. — Войди в эту дверь.

— Разве у тебя там не кладовка? — Вопрос был риторический. За долгие годы я не раз и не два видел, как он выносил оттуда банки, сетки с картофелем, пакеты с бакалеей, и точно знал, что находится за дверью.

Эл меня вроде бы и не услышал.

— Ты знал, что сначала я открыл это заведение в Оберне?

— Нет.

Он кивнул, и этого хватило, чтобы вызвать очередной приступ кашля. Эл подавил его платком, на котором расплывались все новые красные пятна. Когда кашель наконец стих, он бросил платок в мусорное ведро и взял несколько салфеток из коробки на стойке.

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

6